В ночь на 26 апреля ровно 30 лет назад случилась самая большая в истории человечества техногенная катастрофа. Название места, где она произошла, известно всему миру и уже превратилось в имя нарицательное, как обозначение страшного рукотворного несчастья. Имя ему Чернобыль.
В преддверии печальной даты «Русский очевидец» задумался, нет ли свидетелей тех событий, проживающих ныне на территории Франции. Оказалось, что есть.
Так мы встретились с Надеждой Петренко.
«Русский очевидец» знал Надю как владельца галереи Ар Деко в центре Парижа и организатора выставок русских художников.
О том, что Надежда Петренко провела два года в послеаварийном Чернобыле, мы узнали совершенно случайно.
- Чернобыль никак не ассоциируется с красивой и успешной женщиной. При каких обстоятельствах ты, москвичка, туда попала?
- В Москве я закончила с красным дипломом факультет журналистики МГУ со специализацией театральная и кинокритика. Пока училась, сотрудничала с «Советской Россией», писала интервью, критические статьи. Получила – единственная на курсе – распределение в отдел культуры этой центральной и уважаемой тогда газеты. Карьера и жизнь складывались как нельзя удачно... И тут я встретила Любовь. Любовь – инженер-физик – счел своим долгом ехать работать в Чернобыль, спасать человечество от последствий ядерной катастрофы. Я посидела в столице пару недель после его отъезда и – не выдержала: помчалась за ним.
Шел 1987 год, с построением «Саркофага» уровни радиации резко снизились и в целом в 30-километровой зоне вокруг Чернобыльской станции были не очень высокими. Но все зловредные частицы, которые при взрыве вынесло в воздух и которые осели на почву, деревья, дома, находились в периоде полной активности и были там повсюду. Только невидимые!.. Собственно, это называется поверхностным радиационным загрязнением.
Чернобыль, 1987 г.
- Ты не боялась туда ехать? Родители были в курсе?
- Боялась, ведь официальной информации не было. Родители мои, физики-ядерщики, оснащали спутники радиационными приборами. Когда я поехала первый раз навестить любимого, то сказала, что еду по редакционным делам в Киев. В последний момент, правда, проговорилась. Но родители считали, что несколько дней в Чернобыле не представляют особой угрозы — они сами всю жизнь проработали с радиоактивными материалами. Предупредили, однако, что риск существует, последствия могут проявиться не сразу и сказаться на последующих поколениях. Рекомендации по технике безопасности они мне дали: переодеться в другую одежду, надеть респиратор, защитные очки и т.д. Мне шел 22 год, я все выслушала и поехала.
- Тебя беспрепятственно пропустили в Чернобыль?
- Я приехала в Киев, где мой будущий муж в Штабе Минатомэнерго заказал мне пропуск. Дальше покатила на автобусе до границы 30-километровой зоны, до КПП «Дитятки», где осуществлялся контроль пропусков. Там из «чистого» автобуса я пересела в «грязный», который ходил уже по зараженной местности. Мой будущий муж работал в г. Припяти в обезвреженном помещении для сотрудников, которые занимались дезактивацией и анализом научных данных. А для меня нашли жилье в Чернобыле (он дальше от станции, чем Припять) – в «очищенной» квартире (из которой все вынесли, обои содрали, стены покрасили). Никакой защитной одежды, ни респираторов, ни дозиметров не выдали...
Первый пропуск
Неразберихи было много. Кто-то на беде зарабатывал, кто-то лишался здоровья, не зная об опасности, кто-то жертвовал собой ради идеи... Хотя в 1987 году приехавших принести пользу или сделать что-то в науке было немного... в основном, молодые ребята...
В Чернобыль приезжала Правительственная комиссия, представители МАГАТЭ, ученые, международные делегации. В том же здании, где их принимали, работал Отдел информации и международных связей. Там мне пообещали место журналиста. Вернувшись в Москву, я уволилась без всяких переводов и приехала в Чернобыль уже «насовсем». А мне сказали, что ошиблись, вакансии журналиста нет, а есть уборщицы, ну, на крайний случай, горничной... Я прошла медкомиссию, технику безопасности и проч. и проч. и стала работать секретарем, машинисткой, журналистом (с зарплатой горничной). Писала отчеты о визитах иностранцев для ЦК партии, статьи от имени Отдела, опубликовала полосу в «Литературной газете», статью в «Новом времени», где попыталась назвать уровни радиации, но все цифры из публикаций исчезали. Называть людям реальные данные было запрещено: государственная тайна.
Через некоторое время в Зоне открыли радиостанцию, и я перешла туда работать, вести передачи. Это было здорово! Вот только студия наша находилась в АБК (административно-бытовой комплекс) станции, то есть в сотне метров от «Саркофага»... Брала интервью у директора ЧАЭС, лазила по третьему блоку (сиамскому близнецу четвертого, разрушенного), освещала строительство Славутича, куда переселили обслуживающий персонал станции – тех, кто до аварии жил в Припяти... пока не выяснила, что этот «абсолютно чистый город ХХI века» расположили на загрязненной радиоактивным цезием территории...
Инженерный состав, к которому меня приравняли, работал вахтовым методом: 22 дня в зоне, 8 – реабилитация дома. Мы жили совершенно обычно, ведь радиация невооруженным глазом не видна. Хотя, например, дома есть не разрешалось, питались в общепите. Нам выдавали униформу.
Психику, конечно, изматывала эта невидимая опасность, поэтому первой причиной смертности была лучевая болезнь, а за ней шли сердечно-сосудистые заболевания и психические расстройства. Мой муж умер прямо на улице от инфаркта в довольно молодом возрасте.
Я не знаю, какую дозу я получила за эти два года. С накопителя, который мы носили в нагрудном кармане, самим снять данные было невозможно. Мы должны были сдавать его на анализ после вахты, и нам, по инструкции, сообщали результат: это всегда и у всех были одни и те же цифры – допустимая норма.
Нервы мои, в конце концов, сдали, я полежала в московской клинике неврозов, там решила, что пора менять жизнь, и переводом из Чернобыля устроилась на Центральное телевидение. В киноредакцию – по профилю, наконец! С меня потребовали комсомольский билет, который остался в Чернобыле, туда послали запрос, на который пришел ответ, что прислать его не могут, т.к. он радиоактивен. Так я автоматически выбыла из комсомола.
- Пребывание в Чернобыле все же сказалось на твоем здоровье?
- Заболевание щитовидной железы у меня обнаружили уже во Франции, сделали операцию. У меня родилась дочь, у нее со здоровьем все в порядке. В России я получила статус «ликвидатора» (ликвидатор аварии на ЧАЭС. – РО)
- Вскоре после аварии в Чернобыле во Франции стали появляться случаи заболевания раком, и потерпевшие уверяли, что это из-за облака оттуда.
- Я видела эти репортажи. Конечно, облако прошло над Францией. Но все при желании можно увязать, и, может, у меня проблемы со щитовидкой случились от французских вредных выхлопов, а кто-то из французов вдохнул горячую частицу, которая прилетела из чернобыльского облака. Кто знает?
- С кем-нибудь поддерживаешь связь, больше туда не возвращалась?
- Очень бы хотела узнать, что случилось с теми, с кем я там работала. Слышала, что многих нет в живых. А в Чернобыль я вернулась, поехала туда на 15-летие аварии в 2001 году, чтобы восстановить в памяти детали. Дом, где я жила, так и стоит, но, в основном, строения в Зоне заброшены и потихоньку разрушаются.
15 годовщина аварии, 2001 г.
- Ты написала книгу, потом сценарий.
- Когда я приехала во Францию в 1991 году, мне стали советовать написать воспоминания. Я начала писать и даже получила согласие издательства Альбен Мишель на публикацию книги. Но, повторю, тогда все, что связано с Чернобыльской аварией, это была государственная тайна! И мне «перекрыли кислород». Я потихоньку дописывала, что называется, «в стол». Потом поступила в киношколу и, переделав книгу, написала по-французски сценарий. Сейчас он переведен и на русский язык. Это история девушки, которая, совершенно не подготовленной, поехала в Чернобыль за любимым мужчиной. В сценарии показано ее погружение в Зону, ее первые впечатления, изменения психики и восприятия жизни. Называется «История одной катастрофы», но рассказывает о нескольких катастрофах: Чернобыля, личности, которую постоянная невидимая опасность потихоньку разрушает, человеческих отношений, и всей системы в целом... Я еще в начале 1991 года писала: «В Чернобыле, как в магическом кристалле, отразились пороки и особенности “нашего замечательного Советского государства”. С 1986-го года в 30-километровой зоне Чернобыльской аварии шел невиданный социальный эксперимент на выживание традиционной социалистической системы, советского общества.» Извини, что сама себя цитирую, но государство в том же году развалилось, и то, что Чернобыль в немалой степени этому способствовал – несомненно.
Фото из архива Надежды Петренко. На главной: Франция, 2015 г.